Неточные совпадения
Хотя
главною целью похода была Стрелецкая слобода, но Бородавкин хитрил. Он не пошел ни прямо, ни направо, ни налево, а стал маневрировать. Глуповцы высыпали из домов на
улицу и громкими одобрениями поощряли эволюции искусного вождя.
Она видела, что сверстницы Кити составляли какие-то общества, отправлялись на какие-то курсы, свободно обращались с мужчинами, ездили одни по
улицам, многие не приседали и,
главное, были все твердо уверены, что выбрать себе мужа есть их дело, а не родителей.
Пустынная
улица вывела Самгина на
главную, — обе они выходили под прямым углом на площадь; с площади ворвалась пара серых лошадей, покрытых голубой сеткой; они блестели на солнце, точно смазанные маслом, и выкидывали ноги так гордо, красиво, что Самгин приостановился, глядя на их быстрый парадный бег.
Мы пошли по
улицам, зашли в контору нашего банкира, потом в лавки. Кто покупал книги, кто заказывал себе платье, обувь, разные вещи. Книжная торговля здесь довольно значительна; лавок много;
главная из них, Робертсона, помещается на большой
улице. Здесь есть своя самостоятельная литература. Я видел много периодических изданий, альманахов, стихи и прозу, карты и гравюры и купил некоторые изданные здесь сочинения собственно о Капской колонии. В книжных лавках продаются и все письменные принадлежности.
Нехлюдов шел тем же скорым шагом, которым шли арестанты, но и легко одетому, в легком пальто ему было ужасно жарко,
главное — душно от пыли и неподвижного горячего воздуха, стоявшего в
улицах.
В двери
главного выхода отворилась калитка, и, переступив через порог калитки на двор, солдаты с арестанткой вышли из ограды и пошли городом посередине мощеных
улиц.
По всей
улице стоял резкий, едкий и не неприятный запах навоза, шедший и от тянувшихся в гору по глянцовито укатанной дороге телег и,
главное, из раскопанного навоза дворов, мимо отворенных ворот которых проходил Нехлюдов.
Непосредственно за
главным зданием, спускаясь по Нагорной
улице, тянулся целый ряд каменных пристроек, тоже украшенных колоннами, лепными карнизами и арабесками.
Несколько громадных белых зданий с колоннами, бельведерами, балконами и какими-то странной формы куполами выходили
главным фасадом на небольшую площадь, а великолепными воротами, в форме триумфальной арки, на Нагорную
улицу.
—
Главное, Хина, не нужно зарываться… Будь паинькой, а там и на нашей
улице праздник будет. Посмотрим теперь, что будут поделывать Ляховские и Половодовы… Ха-ха!.. Может быть, придется и Хине поклониться, господа…
А Гороховая
улица, этак, выйдет уж самое
главное действующее лицо, потому что без нее не было б и домов, стоящих на ней, значит, и дома Сторешникова, значит, не было бы и управляющего этим домом, и дочери управляющего этим домом не было бы, а тогда ведь и всего рассказа вовсе бы не было.
Исполнялось это редко, и
главная прелесть незаконного утреннего она состояла именно в сознании, что где-то, в тумане, пробираясь по деревянным кладочкам и проваливаясь с калошами в грязь, крадется ищейка Дидонус и, быть может, в эту самую минуту уже заглядывает с
улицы в окно…
На
главной нашей
улице стояла маленькая избушка, нижние венцы которой подгнили и осели.
Некоторое время я бродил ощупью по книге, натыкаясь, точно на
улице, на целые вереницы персонажей, на их разговоры, но еще не схватывая
главного: струи диккенсовского юмора. Передо мною промелькнула фигурка маленького Павла, его сестры Флоренсы, дяди Смоля, капитана Тудля с железным крючком вместо руки… Нет, все еще неинтересно… Тутс с его любовью к жилетам… Дурак… Стоило ли описывать такого болвана?..
Помещался он на
главной Московской
улице в большем двухэтажном доме, отделанном специально для этой цели.
Когда банковские дельцы вошли в город, все уже было кончено. О каком-нибудь спасении не могло быть и речи. В центральных
улицах сосредоточивалось теперь
главное пекло. Горели каменные дома.
Уходя от Тараса Семеныча, Колобов тяжело вздохнул. Говорили по душе, а главного-то он все-таки не сказал. Что болтать прежде времени? Он шел опять по Хлебной
улице и думал о том, как здесь все переменится через несколько лет и что
главною причиной перемены будет он, Михей Зотыч Колобов.
Когда из Теребиловки перекинуло на
главную Московскую
улицу, всех охватила настоящая паника.
Крестьян и поселенцев и их свободных жен и детей гнетет тюремный режим; тюремное положение, подобно военному, с его исключительными строгостями и неизбежною начальственною опекой, держит их в постоянном напряжении и страхе; тюремная администрация отбирает у них для тюрьмы луга, лучшие места для рыбных ловель, лучший лес; беглые, тюремные ростовщики и воры обижают их; тюремный палач, гуляющий по
улице, пугает их; надзиратели развращают их жен и дочерей, а
главное, тюрьма каждую минуту напоминает им об их прошлом и о том, кто они и где они.
Движение на
улицах здесь гораздо значительнее, чем в наших уездных городах, и это легко объяснить приготовлениями к встрече начальника края,
главным же образом — преобладанием в здешнем населении рабочего возраста, который большую часть дня проводит вне дома.
Что касается каторжных работ, производимых в самом Александровске, то здесь приходится наблюдать,
главным образом, строительные и всякие хозяйственные работы: возведение новых построек, ремонт старых, содержание на городской манер
улиц, площадей и проч.
Мне кажется, он, наверно, думал дорогой: «Еще долго, еще жить три
улицы остается; вот эту проеду, потом еще та останется, потом еще та, где булочник направо… еще когда-то доедем до булочника!» Кругом народ, крик, шум, десять тысяч лиц, десять тысяч глаз, — все это надо перенести, а
главное, мысль: «Вот их десять тысяч, а их никого не казнят, а меня-то казнят!» Ну, вот это все предварительно.
Кроме своего каторжного начальства и солдатского для рекрутов, в распоряжении горных офицеров находилось еще два казачьих батальона со специальной обязанностью производить наказания на самом месте работ; это было домашнее дело, а «крестный» Никитушка и «зеленая
улица» — парадным наказанием,
главным образом на страх другим.
Потом в городе была еще замечательна
улица Крупчатная, на которой приказчики и носильщики, таская кули, сбивали прохожих с ног или, шутки ради, подбеливали их мучкой самой первой руки; да была еще
улица Главная.
А то отправятся доктор с Араповым гулять ночью и долго бродят бог знает где, по пустынным
улицам, не боясь ни ночных воров, ни усталости. Арапов все идет тихо и вдруг, ни с того ни с сего, сделает доктору такой вопрос, что тот не знает, что и ответить, и еще более убеждается, что правленье корректур не составляет
главной заботы Арапова.
Нет! Если и испытывал, то, должно быть, в самом начале своей карьеры. Теперь перед ним были только голые животы, голые спины и открытые рты. Ни одного экземпляра из этого ежесубботнего безликого стада он не узнал бы впоследствии на
улице.
Главное, надо было как можно скорее окончить осмотр в одном заведении, чтобы перейти в другое, третье, десятое, двадцатое…
Я требую, чтобы хоть на главных-то
улицах здешнего города было чисто — я тиран.
— Дщерь его
главным образом и подозревают, — объяснил священник, — и когда теперича ее на допрос поведут по
улицам, то народ каменьями и грязью в нее кидает и солдаты еле скрывают ее.
Но
главное внимание Родиона Антоныча было занято
улицей, где гудела десятитысячная толпа и время от времени нестройными вспышками поднималось «ура»; он постоянно подбегал к окошку и зорко вглядывался в море голов, отыскивая кого-то глазами.
В таком прескверном настроении Родион Антоныч миновал
главную заводскую площадь, на которую выходило своим фасадом «
Главное кукарское заводоуправление», спустился под гору, где весело бурлила бойкая река Кукарка, и затем, обогнув красную кирпичную стену заводских фабрик, повернул к пруду, в широкую зеленую
улицу.
Читатель-простец составляет ядро читательской массы; это —
главный ее контингент. Он в бесчисленном количестве кишит на
улицах, в театрах, кофейнях и прочих публичных местах, изображая собой ту публику, к услугам которой направлена вся производительность страны, и в то же время ради которой существуют на свете городовые и жандармы.
На полных рысях неслась вице-губернаторская карета по
главной Никольской
улице, на которой полицеймейстер распорядился, чтоб все фонари горели светлейшим образом, но потом — чего никак не ожидал полицеймейстер — вице-губернатор вдруг повернул в Дворянскую
улицу, по которой ему вовсе не следовало ехать и которая поэтому была совершенно не освещена. В
улице этой чуть-чуть не попали им под дышло дрожки инспектора врачебной управы, тоже ладившие объехать лужу и державшиеся к сторонке.
На выезде
главной Никольской
улицы, вслед за маленькими деревянными домиками, в окнах которых виднелись иногда цветы и детские головки, вдруг показывался, неприятно поражая, огромный серый острог с своей высокой стеной и железной крышей. Все в нем, по-видимому, обстояло благополучно: ружья караула были в козлах, и у пестрой будки стоял посиневший от холода солдат. Наступили сумерки. По всему зданию то тут, то там замелькали огоньки.
Конечно, самый
главный, самый волнующий визит новоиспеченного юнкера Александрова предназначался в семью Синельниковых, которые давно уже переехали с летней дачи в Москву, на Гороховую
улицу, близ Земляного вала, в двух шагах от крашенного в фисташковый цвет Константиновского межевого института.
Тогда он решился. Вышел из ворот и пошел прямиком. Шел, шел и наконец пришел в большой город, в котором
главное начальство резиденцию имело. Смотрит — и глазам не верит! Давно ли в этом самом городе"мерзавцы"на всех перекрестках программы выкрикивали, а"людишки"в норах хоронились — и вдруг теперь все наоборот сделалось! Людишки свободно по
улицам ходят, а"мерзавцы"спрятались… Что за причина такая?
Плотная масса одинаковых людей весело текла по
улице единою силою, возбуждавшей чувство приязни к ней, желание погрузиться в нее, как в реку, войти, как в лес. Эти люди ничего не боятся, на все смотрят смело, все могут победить, они достигнут всего, чего захотят, а
главное — все они простые, добрые.
— Элдар, — прошептал Хаджи-Мурат, и Элдар, услыхав свое имя и,
главное, голос своего мюршида, вскочил на сильные ноги, оправляя папаху. Хаджи-Мурат надел оружие на бурку. Элдар сделал то же. И оба молча вышли из сакли под навес. Черноглазый мальчик подвел лошадей. На стук копыт по убитой дороге
улицы чья-то голова высунулась из двери соседней сакли, и, стуча деревянными башмаками, пробежал какой-то человек в гору к мечети.
Если толпа и при этом не расходится, начальник приказывает стрелять прямо в толпу, в кого попало, и солдаты стреляют и по
улице падают раненые и убитые люди, и тогда толпа обыкновенно разбегается, и войска по приказанию начальников захватывают тех, которые представляются им
главными зачинщиками, и отводят их под стражу.
— Это, — говорит, — ничего не доказует. Ты гляди: шла по
улице женщина — раз! Увидал её благородный человек — два! Куда изволите идти, и — готово! Муж в таком минутном случае вовсе ни при чём, тут
главное — женщина, она живёт по наитию, ей, как земле, только бы семя получить, такая должность: давай земле соку, а как — всё едино. Оттого иная всю жизнь и мечется, ищет, кому жизнь её суждена, ищет человека, обречённого ей, да так иногда и не найдёт, погибает даже.
— Теперь, — шептал юноша, — когда люди вынесли на площади, на
улицы привычные муки свои и всю тяжесть, — теперь, конечно, у всех другие глаза будут!
Главное — узнать друг друга, сознаться в том, что такая жизнь никому не сладка. Будет уж притворяться — «мне, слава богу, хорошо!» Стыдиться нечего, надо сказать, что всем плохо, всё плохо…
У Замочной Решетки (так называлась одна из
главных казанских
улиц) стояла готовая тройка.
Обыкновенно моя
улица целый день оставалась пустынной — в этом заключалось ее
главное достоинство. Но в описываемое утро я был удивлен поднявшимся на ней движением. Под моим окном раздавался торопливый топот невидимых ног, громкий говор — вообще происходила какая-то суматоха. Дело разъяснилось, когда в дверях моей комнаты показалась голова чухонской девицы Лизы, отвечавшей за горничную и кухарку, и проговорила...
По наружности кажется, что никогда не бывало в литературе такого оживления, как в последние годы; но, в сущности, это только шум и гвалт взбудораженной
улицы, это нестройный хор обострившихся вожделений, в котором
главная нота, по какому-то горькому фатализму, принадлежит подозрительности, сыску и бесшабашному озлоблению.
А во-вторых — и это
главное — попробуйте-ка в настоящую минуту заняться, например, воспроизведением"хвастунов","лжецов","лицемеров","мизантропов"и т. д. — ведь та же самая
улица в один голос возопит: об чем ты нам говоришь? оставь старые погудки и ответь на те вопросы, которые затрогивают нас по существу: кто мы таковы? и отчего мы нравственно и материально оголтели?
В первое время все занимало меня, все было ново, точно я вновь родился. Я мог спать на земле, мог ходить босиком, — а это чрезвычайно приятно; мог стоять в толпе простого народа, никого не стесняя, и когда на
улице падала извозчичья лошадь, то я бежал и помогал поднять ее, не боясь запачкать свое платье. А
главное, я жил на свой собственный счет и никому не был в тягость!
— Вот уж этого я не говорил, Иван Иванович! Ей-богу, не говорил! Извольте рассудить по чистой совести сами: вам, без всякого сомнения известно, что, согласно с видами начальства, запрещено в городе, тем же паче в
главных градских
улицах, прогуливаться нечистым животным. Согласитесь сами, что это дело запрещенное.
С одной стороны дома, обращенной окнами к подъезду, была передняя, зала, угольная гостиная с окнами на
улицу, и далее по другую сторону дома столовая, затем коридор, идущий обратно по направлению к
главному входу.
Сквозь вой и грохот и колокола прорвался сигнал автомобиля, и тотчас Кальсонер возвратился через
главный вход, — Кальсонер бритый, мстительный и грозный. В зловещем синеватом сиянии он плавно стал подниматься по лестнице. Волосы зашевелились на Короткове, и, взвившись, он через боковые двери по кривой лестнице за органом выбежал на усеянный щебнем двор, а затем на
улицу. Как на угонке полетел он по
улице, слушая, как вслед ему глухо рокотало здание «Альпийской розы...
Он вышел из комнаты, и Ольга Ивановна слышала, как он что-то приказывал своему лакею. Чтоб не прощаться, не объясняться, а
главное, не зарыдать, она, пока не вернулся Рябовский, поскорее побежала в переднюю, надела калоши и вышла на
улицу. Тут она легко вздохнула и почувствовала себя навсегда свободной и от Рябовского, и от живописи, и от тяжелого стыда, который так давил ее в мастерской. Все кончено!
— Не беспокойтесь. Я, зная, что он вам нужен, принес его с собою. И странно то, что
главный участник в этом деле есть мошенник цирюльник на Вознесенской
улице, который сидит теперь на съезжей. Я давно подозревал его в пьянстве и воровстве, и еще третьего дня стащил он в одной лавочке бортище пуговиц. Нос ваш совершенно таков, как был.